Магония (ЛП) - Страница 10

Появляется доктор Сидху, и клоун утаскивает ребёнка в больничный лабиринт. Врач начинает свои стандартные процедуры: постукивает по груди, прислушивается, будто соседка, что пытается шпионить через закрытую дверь.

Ну, только доктор Сидху вроде как соседка, которая может видеть сквозь стены. Выражение её лица не меняется. И эта маска подсказывает: что-то не так.

– Ого, – выдаёт доктор.

– В смысле, «ого»? – спрашиваю я.

Я знаю доктора Сидху всю свою жизнь. Она никогда не говорит «ого». И ведь речь идёт о моём теле. Где органы находятся в самых странных местах.

Есть теория, что всё в моей груди сместилось во время того начального периода, когда я действительно, действительно не могла дышать. Одно из лёгких, к примеру, сильно наклонено к центру. И рёбра у меня гораздо гибче, чем должны бы, будь я кем-то ещё, а не Азой, страдающей от болезни по имени Клайв.

Клайв-Хреновина делает меня плоскогрудой, остроребристой и косолёгочной. В остальном я совершенно опупительная.

– Звук странный. Помолчи.

Я не хочу молчать, но слушаюсь, потому что на лице доктора Сидху появляется опасное выражение. К таким, как я, ноющим на приёме у врача, она весьма нетерпима. Доктор надевает стетоскоп и считает удары моего сердца. (Сердце. Тоже расположено неправильно. Ему всегда было недостаточно свободного места. Мы-то об этой фигне знаем, всё знаем, но слава тем бесстрашным докторам, что упорно пытаются услышать биение моего сердца там, где его и в помине нет. Я некоторым позволяю, просто чтобы посмотреть на их лица, когда бедолаги на краткий миг решают, будто я каким-то чудом хожу и говорю, не имея сердца. Забавное зрелище.) Доктор Сидху отводит меня на рентген и ненадолго исчезает – проверить результат.

– На томографию, – говорит потом.

Отлично. Я даже через дверь чувствую папин страх.

– Я в порядке, – уверяю его, когда в инвалидном кресле (политика больницы) возвращаюсь в приёмную. Затем – МРТ-туннель, где тебе дают затычки для ушей, но всё равно слышно, как что-то хлопает, щёлкает, шипит и воет, пока сканируют твоё тело.

Порой в такие моменты я воображаю, будто я кит на глубине, и прислушиваюсь к пению моей семьи китов. Но сегодня я слышу нечто большее: «Аза, Аза Рэй».

Звуки доносятся снаружи. Или изнутри? Неважно, это всё равно бесит.

– Задержи дыхание, – просит техник. – Постарайся не кашлять.

Я стараюсь. Притворяюсь не китом, а гигантским кальмаром. Вспышка. Свист, хлопки, бесконечный писк. И чувство, что я должна прислушаться к чему-то другому. Я читала о глубоководных существах и о том, как шумы с земли влияют на их сонары. Множество потерявшихся китов выбрасывались на городские пляжи… и всё такое. А ещё читала о звуковом хаосе, мол, изначально природа гармонична, но человеческий шум всё испортил, и теперь люди свихнутся из-за повсеместной атональности. Может, я уже свихнулась.

«Аза, выходи».

Я жму на кнопку связи:

– Вы слышите?

– Что? Неприятный шум? Ты же знаешь, каково это, милая, ты была тут уже тысячу раз, – отвечает техник. Его зовут Тодд, и он весьма дружелюбен.

Тодд всегда даёт мне дополнительную грелку, прежде чем засунуть сюда. Я его обожаю, потому что он подрабатывает в клинике лазерного удаления волос – убивает фолликулы. У Тодда всегда наготове счастливые истории о победе над нежелательной растительностью на женских лицах. Пациенты в клиниках удаления волос постоянно благодарят. Здесь же люди, как правило, только ворчат. Все больны, и никто не любит делать томографию.

– Почти всё. Ты как?

Оказывается, не очень, потому что, едва я говорю, мол, всё нормально, как свист возобновляется. Я слышу: «Азаслушайслушайазаазаазаслушайвыйдинаружу».

Я стискиваю зубы, не кашляю, сдерживаюсь. Это нелегко.

Когда я выбираюсь из аппарата, у всех на лицах выражение «какого чёрта?» Обычно после МРТ на меня не так смотрят. Тодд вздыхает и похлопывает меня по плечу:

– Не выдавай, что я сказал, но вообще-то у тебя перо в левом лёгком.

– В смысле, у меня перья прорезались?

Естественно, у меня не растут перья, но это первое, что приходит в голову.

Тодд поясняет:

– В смысле, мы полагаем, ты просто вдохнула пёрышко. Это объясняет кашель.

Вот только это неправда. Вряд ли подобное можно проворонить. Сделать вдох и вместе с воздухом втянуть перо, достаточно большое, чтобы его увидели при сканировании? Это было бы очень, очень, о-о-очень заметно.

Они показывают мне снимок, и да, так и есть. Перо размером с мой мизинец. Оно могло взяться только из подушки, а перьевые подушки в моей комнате запрещены. Кто бы ни положил такую подушку мне на кровать – он попал. (Скорее всего, Эли. Папа потрясён не меньше меня.)

Я не думаю о голосах, которые слышала.

Не думаю о небе.

Не думаю о том, что вся моя жизнь – сплошной апокалипсис. Апокалипсические мысли, как известно, признак проблем с мозгом, а мозг – единственная часть меня, которая никогда не подводила.

– Какое может быть объяснение? – спрашивает папа, но технику ответить нечего.

– Доктор Сидху вызовет вас на повторный приём, – говорит Тодд. – Серьёзно, не рассказывайте ей, что видели это.

Естественно, я не впервые вижу результаты своего сканирования. Все мне всё показывают. Так случается, когда ты пожизненный пациент. Я расшифровываю снимки МРТ дольше, чем Тодд. Но это не значит, будто сейчас я не встревожена.

Тодд тоже волнуется. Точно знаю. Он тихонько насвистывает, что вроде как должно меня успокоить, но только вгоняет в панику.