Магония (ЛП) - Страница 59

Я толкаю дверь. Внутри широкая кровать с красно-золотым покрывалом, старый потёртый деревянный стол и пергаментные свёрнутые карты. Тонны карт. Но я здесь не за ними.

В углу стоит ширма, а за ней – клетка, накрытая тёмной тканью. Чувствую, как Кару внутри движется, крутится, расправляет крылья.

Я никогда не была здесь прежде.

Вот почему.

Этот кэнвр – контрабанда. Он должен быть мёртв.

«Аза, – говорит птица, и я подпрыгиваю от неожиданности. – Убей меня».

Его голос тише, чем раньше. Он говорит лишь со мной, с собой.

«Нет, – старательно отвечаю я по-магонийски. – Еда».

«Еда», – повторяет Кару.

В его тоне темнота, болезненность. Я осторожно снимаю ткань.

И упираюсь взглядом в тёмный сверкающий глаз. Кару – сокол.

Каждое перо, чёрное на кончиках, пронизано прожилками золотого. Его грудь кремового цвета и вся в тёмных отметинах. Внутренняя поверхность крыльев огненно-красная. Какой он огромный. С мою руку величиной.

Именно его я искала с самого первого дня на корабле.

«Я не уверена, чего ты хочешь, – говорю ему, но не на магонийском, а на своём языке. – Ешь».

И просовываю руку сквозь прутья. Кару подаётся вперёд. Стараюсь не отпрыгнуть, хоть и чувствую отчаяние и томление, сводящие его с ума. Хоть сердце у меня и болит. Он берёт хлеб из моих рук, отрывает кусочек мяса.

Кару поворачивает ко мне гладкую голову, смотрит дикими глазами на мою грудь и издаёт низкий угрожающий звук, но Милект не со мной. Сокол нервно переступает на насесте.

Я оглядываюсь. Ключ висит на стене (на самом виду у птицы, ещё одна пытка). Я открываю клетку и вытягиваю неприкрытую руку, доверяя ему.

Он перебирается мне на предплечье. Чувствую прикосновение когтей, но они не впиваются в плоть, не царапают кожу – скорее погружаются в меня, подходят мне. Чувствую его вес.

«Разорванная связь, – поёт Кару, глядя на меня. – Разбитое сердце, сожжённый дом. Связан, разбит, узел распутан. Океан, остров, когти, перья, гнёзда. Падать, падать со звёзд».

Он медленно расправляет крылья, а затем взмахивает ими и поднимается в воздух. Я испуганно делаю шаг назад.

Кару смотрит на мою грудь, словно хочет вырвать у меня сердце. Но я встречаю его взгляд. Его глаза расширяются, чисто золотые и совершенно безумные.

«Аза», – тихо зовёт сокол.

Теперь его голос иной. Не такой напуганный, не такой яростный.

«Пой», – просит он.

Его острый клюв заставляет меня нервничать. Кару ерошит перья и встряхивается. Когти у него длиной с мои пальцы.

«Небо, – говорит сокол. – Возьми меня».

Он наклоняется и снимает клювом что-то с лапы.

Это кольцо. Золотое, вроде колец на ростре, но без цепей.

Кару кладёт его мне на ладонь и смотри на меня. Я не знаю, что делать. Если бросить кольцо с корабля, это освободит птицу?

«Небо», – снова говорит Кару.

Не опуская вытянутой руки, я сгребаю со стола свёрнутые карты и сую их за пояс.

Кару не сводит с меня взгляда. Я надеваю свой плащ на голову сокола и укутываю его. Прижимаю к себе и выхожу в тёмный коридор. Кару напевает мне на ухо…

Ужасно нежная песня, вот бы мне такую. От неё болит голова, барабанные перепонки. Я встряхиваюсь, и Кару шевелится.

«Небо», – тихонько поёт он.

Я прохожу к шлюпкам, делая вид, будто вовсе ничего и не замышляю. Джик прогуливается по палубе, а потом намеренно идёт к сонному Дэю и отвлекает его.

Я двигаюсь непринуждённо. Медленно. Я разглядываю одну шлюпку, достаточно большую, чтобы выстоять на сильном ветру, и достаточно надёжную, чтобы не перевернуться, если что-то появится снизу.

Мышепарус смотрит на меня и издаёт тихий высокий звук. Близко проплывает шквалокит, напевая лёгкий дождик.

Я по-прежнему держу Кару. Его сердце бьётся так сильно, что он сотрясается всем телом. Я забираюсь в шлюпку, кладу туда сокола. Он ни к чему не прикован, он не пленник.

Развязываю верёвку, удерживающую шлюпку рядом с кораблём. Распутываю узлы. Я до конца не понимаю, что делаю. Похищаю кэнвра капитана? Капитана, которому дала клятву?

Клятву. Аза, кто ты? Что за жизнью живёшь, если даёшь клятвы на крови?

И кому ты их даёшь?

Смотрю на паруса, на корабль, на окружающую нас ночь. Мышепарус расправляет крылья, унося от нас «Амину Пеннарум». Я отталкиваюсь от борта судна и уплываю в небо.

Начинаю грести.

Минуту спустя Кару возится под плащом, скидывает его с головы. Тонкая ткань соскальзывает со сверкающих перьев.

Сокол издает низкий вибрирующий звук, из глубины груди. Я всё больше отдаляюсь от корабля.

Смотрю на «корабельную звезду» и направляюсь к ней. Я уже едва вижу сигнальные огни «Амины Паннарум». Надо просто отплыть так далеко, чтобы с него не увидели, как Кару взлетит.

Сокол склоняет голову набок и тихо всхлипывает.

– Что такое? – спрашиваю я.

«Тюрьма. Оторван от дождя и неба».

«Кто забрал тебя?» – Внезапно я понимаю, что пою, причём не на каком-то известном языке, а том, что объединяет лишь нас с Кару.

«Магония. Воры! Дом, – поёт он тише. – Дом».

Боль, звучащая в птичьем голосе, проникает мне в сердце, и оно бьётся в унисон. Удар – крик – удар – крик. Как метроном.

«Птицы-рабы. Певчие птицы. Певчая девочка».

Кару смотрит на меня и покачивает головой. Затем прекращает петь и смотрит в небо. Раскрывает крылья и снова их складывает.

Я вдруг чувствую, что у меня мокрые щёки. Слёзы струятся по лицу. Кару жаждет попасть домой. Жаждет [({ })].