Магония (ЛП) - Страница 62

К оглавлению

– Я ничего тебе не скажу.

– Твой парень дал мне это, – спокойно говорит она и протягивает мне клочок бумаги.

Я разворачиваю. Записка чуть обгорела с края, но её ещё можно прочесть.

«Я { } тебя больше, чем [[[{{{ }}}]]]».

Не могу говорить.

Не могу…

– Где ты её взяла?

– Он забрал записку с твоего тела, когда ты умерла. Однако ты не умерла – вернее, я. Он отдал её мне.

У меня вся кровь приливает к…

– Хотя, может, он мне её не давал. Может, я сама забрала записку. Так же, как он тогда забрал её у тебя.

Пальцы на руках и ногах немеют.

Мёртв?

Он…

Смотрю на неё, на этого монстра, и теряю контроль над голосом.

– НЕТ! – кричу я, сжимаю записку в руке, и откуда-то сверху из темноты доносится пронзительный ответ.

Милект золотой стрелой падает с неба и яростно ругает меня за непослушание. Затем влетает ко мне в грудь, и я издаю самую громкую высокую и дикую ноту, которую когда-либо пела. Злость, горе, неверие…

НЕТ.

На нас обрушивается облако летучих мышей. Они накидываются на Дыхание, заслоняя им обзор словно живые мешки на голове.

НЕТ.

– На абордаж! – кричит невидимый Дэй, и вдруг вся сверкающая команда Зэл высыпает к нам с «Амины Пеннарум».

Дэй ныряет в такелаж прямо надо мной, раскручивая верёвку. Они со Свилкеном поют невероятно быстро. Поднимается сильный ветер, шквалокиты кружат вокруг, готовые вызвать ураган. Дэй кричит на меня, и я тоже пою. Пою, как никогда в жизни.

Джейсон. Джейсон. ДЖЕЙСОН.

Эта песня, музыка горечи врезается в Дыхание, отрывает его трубки. Он падает, хватается за грудь. Вокруг него вьются верёвки.

Взрыв, большой взрыв и «Регалекус»

ТрЯсЁтСя

И оседает с одного конца. Один парус наполовину уничтожен.

Джик сцепляется с Дыханием, сильнее, чем я могла представить. Она стоит на корабле Зэл, но сражается за меня. Я кричу, песня ревёт в моей глотке. Потому. Что. Я. Не могу. Поверить.

Я высвобождаю колибри из паруса. Они тёмными молниями летят в небо, быстро-быстро.

Моя песня набирает силу, Дэй её поддерживает, и одна оса отделяется от другого паруса «Регалекуса». Потом ещё одна. Рой спиралью поднимается в небо. Корабль тяжело неуклюже кренится.

Хейворд вздёргивает подбородок, делает глубокий вдох и начинает подбираться ко мне, чтобы блокировать.

НЕТ.

Я бросаюсь на неё со всей силы. Со всеми воспоминаниями. С каждой крупицей ярости. Со всем.

ДЖЕЙСОН.

Я открываю рот, и Милект с Дэем присоединяются ко мне. Между мной и Хейворд образуется песок. Я песней превращаю воздух в твердь. В нечто плотное.

«Задохнись», – пою я и представляю её легкие, представляю, как она жадно ловит воздух, так, как я всю жизнь боролась за кислород.

Я сбиваю ее с ног, но Хейворд не так-то проста. Она бросается вперёд, сжимая по ножу в каждой руке, пытаясь вырезать Милекта из моей груди. Пытаясь убить моего кэнвра.

Я пою сильнее, глубже. Чувствую, как трясутся предметы на корабле, шлемы Дыхания, такелаж.

Хейворд ранит меня ножом в руку.

У меня есть только голос, но он отталкивает соперницу, заставляет её корчиться, изворачивается.

Вокруг нас моя команда и Зэл сражаются с Дыханием.

Хейворд больно. Она стискивает зубы, держится только за счёт силы воли и снова кидается на меня.

Я реву, издаю пронзительный вопль, чувствую, как вибрируют связки, чувствую своего кэнвра. Передо мной Хейворд. Грохочет гром.

«ДЖЕЙСОН», – кричу я.

Я взываю к небу, прошу его спуститься ко мне. Прошу разверзнуться ради меня.

Воздух трещит. Вокруг вспыхивают молнии, небо раскалывается, а я всё пою – высоко и смертоносно.

Зарождающийся огонь. Чувствую его в кончиках пальцев, на языке, в зубах.

Я создаю шторм, вдуваю в него воздух, вкладываю частички наших тел.

Это последняя песня – точно не знаю, чья именно. Для Джейсона она, для Хейворд или для всего мира.

Милект в груди противится, и я кашляю, пытаясь набрать воздуха.

Воспользовавшись паузой, все Дыхание прыгают с корабля, прячась в тени.

Хейворд покидает судно последней. Она яростно кричит, бросает на меня ледяной взгляд и прыгает вниз.

Они исчезают быстрее, чем мы успеваем среагировать.

Моя песня тонет в слезах. Я не могу. Не могу.

«Джейсон».

Я слабею. Пою, но теперь не знаю, для чего. Осталась только скорбь, и минуту спустя я лишь всхлипываю.

Моя команда обыскивает «Регалекус», ныне висящий в небе на одном парусе. Они вскрывают шкафы, взламывают хранилища, забирают провизию.

Иду с Дэем словно во сне. Кальмар. Обгоревшая записка. Пропавший.

Мёртвый. Мёртвый?

Я словно в прострации. Не могу снова расплакаться перед Дэем. Вообще больше не могу плакать.

Если начну, то уже не остановлюсь.

Дэй отдёргивает занавеску с одного из иллюминаторов, и я вижу комнату, озарённую тем же пронзительно-серым светом.

– Мне жаль, – тихо произносит он.

– Что?

– Твоего друга. – Он смотрит на меня. Его лицо напряжено, губы искривлены. – Знаю, ты его любила.

– Я…

– Я знаю, каково это, – обрывает он. – Когда теряешь любимого человека.

Я закрываю глаза и остаюсь в темноте. Надолго.

– Что ты делала? – наконец спрашивает Дэй.

– Когда?

– Когда сбежала с сердцептицей Зэл.

– Ничего, – тупо отвечаю я. – Я совершила ошибку.

– Ты выпустила сокола.

– Да.

Дэй кивает: