Мы не обращаем на них внимания.
Я глубоко вздыхаю и заталкиваю боль поглубже.
Смотрю вниз на лёд с палубы «Амины Пеннарум» и понимаю, что в этот миг всё принадлежит мне. Море. Небо. Капитанская дочь. Откуда-то доносится долгий и скорбный птичий крик.
Я могу заплакать, но тогда мои иссиня-чёрные слёзы замерзнут. Как сосульки.
Думаю о Кару. Может, он пристроился на какой-нибудь плывущий на юг корабль или летит сам по себе, напевая свою песню. Он свободен и далеко отсюда. Я ему завидую.
Дождь яростно хлещет по лицу. Серебристая птицерыба взмывает в облаке водной пыли и разбрасывает ледяные струйки.
Прижимаю ладонь к груди, пытаясь защитить сердце. Оно болит.
Лодка отсоединяется от корабля и плывёт рядом с нами.
Члены команды гребут сквозь туман, пока мы пробиваемся через облака к краю неба, где луна меняет цвет и зарождается ночь.
Палуба покрыта льдом. Я дрожу и не могу заставить себя пойти вниз. Замёрзший Дэй сидит рядом.
Что-то неправильно. Моё сердце. Я скучаю. Я скучаю.
Беру Дэя за руку и смотрю на наши сплетённые пальцы. Пою тихую ноту, и он мягко подхватывает, усиливает её. Мы создаём дождевое облачко, крохотный шторм. Дэй смотрит на меня и сдувает его прочь. Мы смотрим ему вслед, как оно плывёт над поручнями. Дэй тоже рождён для этого. И у него тоже больше ничего не осталось.
Внизу сталкиваются плавучие льдины. Океан – чёрное пространство с белыми пятнами.
Снова слышится скорбный птичий крик, но уже ближе.
Кару?
Нет. Ты получаешь того кэнвра, который тебе предназначен, а не того, которого выбираешь. Мой – Милект. Мы связаны. Навечно. Думаю, что случится, если эту связь разорвать, и понимаю, что ни одному из нас не желаю такой участи.
Зэл расхаживает по палубе и что-то бормочет. Вся команда буквально светится готовностью, голодом.
Мы пришвартовываемся над старой шахтой в горе из песчаника. Здесь всё сделано для того, чтобы сохранить семена растений мира. Само месторасположение хранилища уже работает на безопасность.
То самое хранилище, о котором говорили Дыхание.
Внутри – сотни тысяч расставленных по полкам герметичных упаковок с семенами. Почти как библиотека. Запас почти всех съедобных растений на земле. Рис, яблоки, брокколи и всё, что только душе угодно. Замороженные орехи. В этой старой шахте спрятано наше спасение.
Наверное, и воздушные растения тоже. По крайней мере, так клянётся Зэл.
Хранилище – своего рода ковчег наоборот: вместо животных на воде растения под камнем. Это не военный лагерь. Ни оружия, ни солдат. Лишь толща горной породы.
А я – девочка, способная песней превратить камень в воду. Та, что сможет вытащить растения.
Я задумываюсь, что же произойдет, когда камни сдвинутся. Зэл пообещала, мол, всё будет просто. Но чего стоит её слово?
Не могу об этом думать. Я отвечаю за себя, независимо от того, что хочет или не хочет Зэл. Вытащу растения – и дело в шляпе.
Милект снова поёт, на этот раз колыбельную.
«Преданность».
Интересно, где Джик? Я не видела её с той битвы с Дыханием. Не знаю, что именно, по её мнению, я должна была сделать с Кару и правильно ли поступила. Может, Джик на меня злится.
Снова смотрю вниз. Лёд трескается, и в разломе кто-то плывёт. Северный медведь.
Вода Баренцева моря захлёстывает на палубу. Берег Шпицбергена покрыт пепелистой известковой почвой. Где-то неподалёку городок с аэропортом, но под нами не видно почти ничего, лишь гряда ледяных холмов. Только снег и море.
Сейчас я ближе всего к земле за… сколько же, Аза? По ощущениям – за целую вечность. Теперь я там тоже чужая. Хотя я всегда ей была.
На земле я ничем не управляла, даже собственным телом. Здесь же я важна. Только я способна на это – совершить то, что спасёт мой народ.
И мне надо сделать всё сейчас. Представляю, как растения снова заполняют небеса Магонии, целые поля. Больше никто не голодает. Не умирает.
Мы – все, кто не ростре, – дышим с присвистом. Нельзя надолго здесь оставаться. Мои лёгкие дрожат, сокращаются, внутри них холод. Но ничего. Оно того стоит. Я не в шлеме. Мне предстоит петь – а значит, дышать. У меня с собой бутылка магонийского воздуха. Если надо будет – смогу глотнуть.
Мышепарус поёт мне песню, которую я не услышала бы, если б была человеком. Других летучих мышей здесь нет – слишком холодно. Только песцы и северные медведи. Однако мышепарус не жалуется. Помнится, Зэл сказала, мол, он всего лишь животное. Ничего подобного. Он приносит мне умиротворение, успокаивает душу.
Становится немного темнее, но снег и лёд сияют серым светом.
Зэл подходит и сурово смотрит на меня:
– Колеблешься?
– Нет. Я знаю, что делать.
Милект издаёт золотистую ноту.
«Готов, готов, готов».
Он царапается в лёгком, перебирает лапами и клюёт меня.
«Готова», – пою я вместе с ним, застёгиваю куртку, надеваю капюшон, выхожу на палубу и забираюсь на поручни.
Дух захватывает, но не от земного воздуха. Высокий серый стержень торчит прямо из вечной мерзлоты. В холме видна расщелина. Вход в хранилище.
Милект начинает ту песню, что мы разучивали с самой смерти Лей. Эту песню магонийцы, наверное, пели сотни лет назад.
Когда мы вернём растения, небо покроется полями эпифитов. Магония сможет сама себя обеспечивать и оставить в покое людские урожаи. Столица утратит свою власть над простыми жителями.
Песня полна надежды, зелени, весны.
Мы станем засевать облака. Больше не будет голода. А остальные несправедливости? Их можно исправить. Голод приводит к войнам. Еда их заканчивает.