Полускрытая массивная громадина, шпили крыш, вихри вокруг. Значит, это правда.
Я жив. Честно говоря, не ожидал. В меня ударила молния, оставив три отметины – по одной на каждой руке и одну по центру спины.
Когда я открыл глаза, надо мной склонился кладбищенский сторож:
– Сынок, кажется, в тебя попала молния. Сделать тебе массаж сердца?
– Думаю, оно бьётся, спасибо, – ответил я.
А потом моё сердце остановилось.
Сторож сделал мне искусственное дыхание.
Всю следующую неделю я провалялся в больнице. Четыре дня не приходил в сознание. Персонал с ума сходил. Когда я наконец очнулся, всё болело так, будто меня избила шайка гигантов. Руки и ноги украшали длинные красные ожоги. Однако в остальном я чувствовал себя до смешного хорошо. На самом деле даже лучше, чем когда-либо.
Магонийская молния? Не знаю. Теперь я видел некоторые вещи без подзорной трубы.
Мистер Гримм был в числе первых посетителей, спрашивал о молнии, как я себя чувствую. Я не знал, что ему сказать, поэтому выложил всё. Он жутко побледнел, и мне стало его жаль. Наверное, я показался ему психом и он списал всё на бред.
Записка от настоящей Азы, что продемонстрировала мне лже-Аза, пропала.
Я знал, куда она направится, и знал, куда двинется Аза.
Итак, я знал, куда поеду сам.
Поэтому слез с кровати, хотя и упал, когда попытался встать. Однако не рассматривал иных вариантов, чем попасть на Шпицберген.
Вы не захотите знать, как я сюда добрался, чего мне это стоило и в какое грандиозное дерьмо я вляпался. Я оставил Кэрол и Ив записку. Они никогда меня не простят. Хотя мамы меня любят, поэтому всё же простят.
Я написал им, мол, вернусь, не волнуйтесь. Наверное, до конца жизни придётся объясняться. Хотя ладно. У вас же не всегда есть время что-то объяснять.
То, что я добрался сюда вперёд Азы, – просто чудо.
Поддельные документы. Взломанный компьютер. Требование консульских привилегий. Я попросил оказать мне услугу. Набрал долгов столько, что до смерти буду расплачиваться. А ещё официально стал величайшей головной болью всей теневой стороны интернета, но оно того стоило. Я здесь. Она тоже.
Каждый несколько секунд я вижу на палубе Азу в мокром костюме и с капюшоном на голове.
Она сама на себя не похожа, но я слышу её голос среди десятков прочих. Сложно не вычислить – остальные голоса птичьи.
Везде кричащие птицы, но, присмотревшись, я сознаю: никакие они не птицы.
Полулюди-полупернатые. Какие-то гибриды.
Приказываю себе не срываться на последовательность пи. Нельзя. Я должен быть здесь.
Аза стоит среди непонятных людей – «Что-то есть над облаками, чего человек ещё не понимает», – а из города наверху на её корабль падают верёвки. Она в самом центре.
Аза, Аза, Аза!..
Выбегаю из своего укрытия на открытое место, потому что если она меня увидит, то не сможет…
Сможет. Аза продолжает петь, и земля вокруг меня трескается. Мир разваливается на куски.
Своего рода землетрясение, природная катастрофа – но каким-то образом она связана с пением Азы. Буквально чувствую, как её ноты вонзаются в лёд.
Из камня вырывается вода, хотя по идее не должна, из земли к кораблю поднимается крюк. Становится холоднее, даже не знаю на сколько градусов. Какая ирония – замёрзнуть насмерть после того, как едва не сгорел.
Зову Азу. Она не отвечает. Кричу громче, но небо полно кораблей, и начинается какая-то безумная битва.
Пушечные ядра, стрелы.
Я то вижу, то не вижу.
Раз. Синее небо.
Раз. Битва на корабле.
Раз. Облака.
Раз. Облачный город.
Раз. Небесные акулы и киты.
Машу руками.
– АЗА! – кричу.
Вода поднимается до лодыжек. Смотрю на Азу, снова зову её. Она замирает, смотрит на меня, но всё равно поёт.
Я ничего не знаю. Ничего не могу сказать.
Только то, что Аза жива и она здесь. Возможно, мне недолго осталось, но ничего, пока – см. пункт первый.
– АЗА!
Я плачу, слёзы замерзают. Не знаю, какого чёрта здесь делаю, ведь она наверху, я внизу, и у меня нет никакой поддержки.
– 3.141592653589793238462643383279502884197169399375105820974944592307816406286 – кричу я словно заклинание, словно числа пи хватит, чтобы она спустилась вниз.
Тараторю цифры, основные цифры, отчаянно машу руками – и вдруг она останавливается.
Аза меня видит. Я это чувствую. Остров содрогается. И что-то пролетает в небе над ней.
НЕТ!
Я закрываю рот руками, и Милект кричит в моём лёгком.
Это Джейсон! Это ДЖЕЙСОН.
Живой, живой, живой!
Каждая нота, что я пою, поднимает океан. С каждой секундой я меняю климат на пару сотен лет. Я пытаюсь замолчать,
но
я
не
о
с
т
а
н
а
в
л
и
в
а
ю
с
ь.
НЕТ.
Море поднимается
и песня
льётся из меня
ПОЧЕМУ Я НЕ МОГУ ОСТАНОВИТЬСЯ?!
Смотрю на Дэя, но от него пощады ждать не приходится. Они с Зэл заставляют меня растворить мир. Я не стану его затапливать. Не могу снова потерять Джейсона.
Однако пою всё так же яростно.
Смотрю вниз на Джейсона. Я сейчас его утоплю. Я сейчас утоплю всех. Дэй усиливает мой голос, Зэл орёт на меня, Милект в груди, и вдруг всё…
Останавливается.
Откуда-то сверху доносится крик. Только одно существо способно его издать. Повреждённая опера, сладость настолько высокая и яркая, что больно. Дисгармония и ярость, одиночество и любовь, соединённые в звуке.