Разумеется, Джейсон знает не всё, но в мире запоминаемого осталось не так уж много ему неизвестного.
Чего он не знает? Как быть нормальным человеком? Я тоже не знаю. Но у меня причина явно получше.
Боже, Джейсон, мой лучший друг и самый раздражающий человек, который мог на одном дыхании выпалить монолог из обрывков своего разума, а потом хохотал, когда у меня не хватало уровня мозговитости.
Джейсон, который когда-то заставил меня танцевать перед всеми кураторами музея, потому что я проиграла пари.
Джейсон, который иногда, когда я кашляла, как бы был не со мной. Да, он стоял рядом, но внутри в панике превращался в калькулятор, подсчитывая процент кислорода и показатели пыли, пыльцы и времени, за которое нам удастся добраться до больницы.
Я ненавидела это его поведение, потому что оно напоминало мне о болезни.
Иногда он бормотал себе под нос, рисуя диаграммы, которые мне не показывал, думая о том, что не собирался обсуждать.
Ну так он и не был идеальным, Аза. Не был. Просто в твоей голове ты пытаешься сделать из него то, чем Джейсон никогда не являлся. Какая разница, что в ту же секунду, как ты увидела его в костюме аллигатора, ты подумала «о боже, наконец-то кто-то такой же, как я».
Он не такой, как я.
Он человек.
Верно.
Заткнись, мозг Азы. Заткнись.
Я слышу из глубины судна ужасный крик невидимой птицы.
«Нет. Оставь меня или убей», – поёт призрак.
Он переходит к бессловесным крикам, от которых моё тело холодеет. Призрак-птица – Кару, вспоминаю я – снова поёт, издавая болезненный вой. Все притворяются, что ничего не происходит. Все его игнорируют.
Я пытаюсь заблокировать звук, но потом из ниоткуда мельком вижу то, чего не могу…
Кто-то склоняется надо мной в колыбели.
На мгновение я вижу собственную крошечную руку в большой руке в чёрной перчатке.
И это всё, что у меня есть, обрывок воспоминания.
«Убей меня, – кричит птица-призрак. – Разбитое сердце. Разорванная струна».
Я снова вздрагиваю, когда Дэй трясет меня за плечо.
– Шевелись, если не работаешь. Ты мешаешь ставить сети.
– Ты это слышишь?
– Слышу что?
– Птицу.
Дэй склоняет голову набок.
– Нет, – отвечает он, хоть и слышит.
Что я вспоминаю?
Я тяну Дэя за рукав.
– Магонианские дети. На что они похожи?
– Они? Мы. Мы вылупляемся. И при этом мы намного разумнее детей подводников, – говорит первый помощник с напыщенным видом. – Я помню, как я вылупился.
Я не доставлю ему радости, показав, как меня впечатлил его рассказ.
– А кричащая птица?
– Призрак, – натянуто отвечает Дэй.
– Это кэнвр?
– Это уже два вопроса. Или четыре, в зависимости от того, как считать, – говорит он угрюмо.
– Дэй, пожалуйста.
– Просто… – шипит он, оглядывается, а затем оттаскивает меня от ближайших членов команды. – Просто оставь это, Аза. Призрак всполошился с тех пор, как ты взошла на борт.
Я останавливаюсь, задумавшись.
– Но если это призрак, то раньше он был чем-то другим. Чем же?
Дэй вздыхает, теряя терпение от моего невежества.
– Птицесердцем.
– Что за птицесердце?
Минуту он молчит, потом произносит:
– Птицесердца – особые создания, но этот сломался давным-давно. Он не причинит тебе боли. Осталась лишь его скорбь. Возможно, поэтому он тут и задержался.
– Ты уверен, что он…
– Я никогда не видел его, Аза, а заметил бы, будь он настоящим. Он – ничто. Давняя скорбь с громким голосом. Разорванные связи – серьёзное дело. Иногда им не приходит конец даже со смертью. Накорми парус.
Дэй протягивает мне маленькую сетку и указывает на толстых мотыльков, которые крутятся у фонарей корабля.
Когда я приношу извивающийся корм, мышепарус смотрит на меня, а я – на него. Его чёрные глаза усталые и… добрые.
Он тихо поёт, так что слышу только я.
«Найди его, найди птицесердце», – выводит трель летучая мышь.
В ту ночь я плохо сплю на своей странной койке; мне снится, что меня похищают, я потерялась и лишилась всего, и всю ночь песнь птицесердца преследует меня во сне.
Мы с Дэем вместе несём вахту на палубе в сумерках и глядим в небо. Ничего не видно, просто потемневшее нечто, никаких кораблей.
Я думаю о командных байках, которые подслушала, а в последнее время и выспросила. Ростре делятся ими неохотно: косят в сторону, понижают голоса до шёпота. Я всё равно узнаю.
Они говорят о летающем кракене и о кораблях-призраках в небесных просторах. Шепчут о полях магонийских эпифитов – волшебных растений, живущих в воздухе. Раньше они были везде и мешали передвижению магонийских кораблей. Их корни цеплялись за крылья мышепарусов, изнуряя ростре, которые потом падали в полёте.
Часть этих рассказов, разумеется, вымысел, но некоторые волнительно правдоподобны. Так что я не безумна, раз постоянно смотрю через плечо за перила. Если верить команде, то опасностей множество.
– Что я делаю? Там же ничего нет, – бормочу я себе под нос через некоторое время гляделок в темноту.
Дэй возражает:
– Там есть всё.
Он ходит взад-вперед, а я в смятении застываю по правому борту. Несмотря на холод, Дэй без рубашки, наверное, специально, чтобы выбить меня из колеи. Его кэнвр, Свилкен, с песней вылетает и залетает в грудь и щебечет с птицами в загоне наверху.
Против воли я краем глаза замечаю бицепсы Дэя, когда он карабкается по оснастке и нарезает круги по палубе. Магонийцы не стыдятся наготы, и, кажется, им не холодно.