Я беру валяющуюся у могилы подзорную трубу. Теперь без крышки в неё можно смотреть.
Секундой позже я опускаю её, чтобы отдышаться.
Небо полно кораблей. Чужачка лезет на один из них.
Моё поле зрения трескается, искажается и рушится, словно фильм на разбитом экране, но даже так я вижу их между осколками.
Облака с гигантскими пароходами, парусными судами, небольшими лодками, плоскодонками и катамаранами. Целая армада. Корабль в центре шторма огромный, серебряный, его дно размером с футбольное поле или даже больше. Чужачка забирается на него, перелезает через поручни. Вокруг судна мелькают тёмные подвижные тени.
Акулы. Акулы из молний и облаков.
Мне надо попасть на корабль Азы. Я знаю, куда он движется. Думаю, что знаю, хотя всё, что мне известно с пяти лет, так это то, что Аза – мой мир.
Гляжу вверх, а сам отправляю короткое сообщение. Потом электронное письмо. Начинаю работать ещё на расстоянии.
Раскат грома. Смотрю на корабль, куда залезла лже-Аза. Вспыхивает молния. Потом ещё одна. И ещё.
Я выскакиваю из-под дерева и бегу к машине.
Так можно пережить шквал молний – залезть внутрь и поднять стёкла. Но машина слишком далеко, внизу холма…
Как можно сбежать от неба?
Молнии сверкают вокруг. Впиваются во влажную землю копьями, сгустками огня. Я заставляю себя думать…
У меня металл в руках. Выбросить, сейчас же. Швыряю подзорную трубу со всех сил, она отлетает от камней, поблескивает и падает с обрыва.
Пробегаю еще несколько шагов, но укрыться негде, негде спрятаться…
Ветер хлещет меня с одной стороны. Потом с другой. Потом сзади. Спереди. Вокруг меня вихрь из воздуха, пыли и камней.
Из большого чёрного облака вылетает очередная молния.
Боже. Какое-то воспоминание мелькает в мозгу из разряда «как выжить в дикой природе». Свернуться в комок, чтобы не попало по голове. Это правда работает?
Дерьмо дерьмо дерьмо.
Жуткий раскат грома, и из облака вылетает шар молний – всё быстрее и быстрее…
Вероятность умереть от удара молнии в тридцать раз выше, чем от укуса акулы. Мне грозит смерть и от того, и от другого.
Я падаю, скрючиваюсь, закрываю руками голову.
Слышу самый оглушительный звук и вижу самый яркий свет в жизни. Я сделан из него, я…
Я состою из света
Я состою из жара
И я лечу
Мамы?
Кэрол, Ив –
Аза –
Простите.
Ночью, после того как мы с Дэем вызвали пением волну, я просыпаюсь в панике.
Мне приснился Джейсон. Я не помню, что там было. Ну, или недостаточно помню. Птицепризрак капитана жутко кричит.
«Небо! Море. Свет. Зэл. – Он закашливается. – Падение. Смерть. Ночь».
Голоса доносятся словно бы отовсюду – со всего корабля, со всего неба.
– Во имя Дыхания, – ругаются даже магонийцы, хоть и негромко.
– Дыхание забери эту птицу и разорви её на перья и кости, – шепчет кто-то недалеко от моей каюты, а потом Ведда их прогоняет.
Я сажусь и думаю над услышанным.
Не призрак. Птица.
Иногда рано по утрам мне слышен голос капитана, как она над чем-то воркует.
Над кем-то.
Птица. Зэл запретили с ней петь.
«Убей! – кричит Кару. – Разорённые гнёзда, разбитая песня, убей меня».
Я скрючиваюсь в каюте и слушаю его с полными глазами слёз. Если птица жива и на корабле – как Зэл его здесь держит? Как может слушать его страдания? Как это вообще возможно?
Ведда ворочается на своей койке, цепи которой тихо звякают.
Почти как дуновение ветра, почти как песня.
Так много существ приковано к этому кораблю. Предпочли бы они свободу? Хотели бы улететь? Или им безопаснее здесь, где нет голода, что поразил город? Может, корабль – их дом?
Решение кажется таким простым. Просто поделиться едой с голодающими. Мама Джейсона, Ив, однажды сказала мне, мол, если бы каждый отдал часть того, что имеет, то хватило бы всем. Ведь получается, в мире у кого-то избыток, а у других – ничего.
У Магонии нет ничего.
Я думаю о семье Дэя. О Дэе. О том, что сама никогда не испытывала недостатка в еде. О том, что вообще прежде не особо задумывалась о голоде.
Здесь ничего не совершенно. Но и внизу тоже.
Следующие несколько дней я втайне гадаю, где же прячут капитанского кэнвра, а на публике разучиваю с Дэем и Милектом старые магонийские песни. Я превращаю влагу в песок и обратно. Тихо пою и заставляю камень стать каплей дождя, а потом кусочком льда. Превращаю вещи в их противоположности.
Я ещё не достигла совершенства. Иногда от очередной ноты воздух трещит, и Милект бранит меня. Иногда делая из воды камень, я нечаянно превращаю её в огонь, и тогда кэнвр пронзительно кричит и клюёт меня внутри лёгкого.
Однако я, не особо таясь, запоминаю неверные ноты. Вода в огонь? Это же классно.
Работа помогает мне не зацикливаться на печальной песне Кару и тёмной тоске, что поднимается в груди, когда я его слышу.
Надо найти несчастную птицу.
Я шатаюсь по кораблю, заглядываю в каждый уголок, но тщетно. Обыскиваю трюм, клетки, но вижу лишь темноту. Нет ни Лей, ни других пиратов, и я гадаю, что же Зэл с ними сделала. Они мертвы? Неужели она сбросила их за борт, пока я спала?
И никакой птицы – ни настоящей, ни призрачной.
Может, есть какая-то часть «Амины Пеннарум», о которой я до сих пор не знаю?
Утром мы плывём над серебристо-серым океаном, над айсбергами. Ледяные островки кажутся точками на поверхности воды.